Квартирный вопрос, который, как известно, испортил советских людей, стоял ребром на протяжении всего XX века. Придя к власти, большевики попытались радикально снизить его остроту, что привело к появлению причудливой формы быта – коммунальной квартиры, где за одной дверью волею судеб и чиновников проживали ничем не связанные между собой люди разных профессий, национальностей, жизненных укладов, социального происхождения и материального достатка. Настоящий плавильный котел, в котором формировалось советское общество!
Революционное решение квартирного вопроса началось с «реквизиции квартир богатых для облегчения нужды бедных». В 1919 году Наркомздрав определил санитарную норму жилой площади на человека – 18 квадратных аршин (9,1 кв. м). Все «излишки» подлежали изъятию и распределению среди трудящихся. Начался «жилищный передел», из-за которого слово «дом» на долгие годы заменилось неслыханными доселе «жилплощадью» и «квадратными метрами».
Голод и поборы военного коммунизма, жажда наживы эпохи нэпа, индустриализация и коллективизация гнали огромные людские потоки в крупные города. После мытарств по инстанциям приезжие оседали в коммунальных квартирах. Вчерашние крестьяне и аристократы, прислуга и домовладельцы, интеллигенты, пролетарии и «ответственные работники» учились мирно сосуществовать, готовить на общей кухне, мыться в общей ванне, пользоваться общей уборной. В иной квартире число жильцов могло достигать сотни, в среднем – 25–50 человек.
Острый жилищный кризис воплотился в частушке 1920-х годов:
- Эх, привольно мы живем –
- Как в гробах покойники:
- Мы с женой в комоде спим,
- Теща в рукомойнике.
Коммунальный быт 1920-х годов стал лейтмотивом творчества Аверченко, Зощенко, Булгакова, Ильфа и Петрова, Хармса...
Писатель М.Л. Слонимский утверждал, что Зощенко свой особый язык почерпнул в коммунальной квартире Дома искусств, и «так впитал в себя этот язык, что никаким другим писать уже не мог».
«Воронья слободка» И. Ильфа и Е. Петрова стала синонимом коммунальной квартиры. Кстати, в качестве той самой «квартиры номер три, в которой обитал Лоханкин», Петров обессмертил свою московскую коммуналку в Кропоткинском переулке.
Ну а не живи чета Булгаковых с 16 соседями в квартире № 50 на Большой Садовой, мировая литература не узнала бы ни «нехорошей», ни «Зойкиной» квартиры.
К 1930 году в старом фонде практически не осталось «отдельных» квартир, а те, что строились, были исключительной привилегией партийной верхушки, стахановцев, выдающихся деятелей культуры. Санитарные нормы жилой площади на человека были снижены до 5,5 кв. м в Москве, 3,5 – в Челябинске, 3,4 – в Красноярске, а в Донбассе и вовсе до 2,2! Семьи ютились в монастырских кельях, конюшнях, подвалах, чуланах, бесконечно делили анфилады комнат фанерными перегородками.
В нашенской квартире коммунальной
кухонька была исповедальней,
и оркестром всех кастрюлек сводным,
и судом, воистину народным.
Ничтожный повод мог спровоцировать всеквартирный скандал. В обиход вошло выражение «поссориться, как домашние хозяйки на коммунальной кухне». Правда, отношения между соседями регулировались «Правилами внутреннего распорядка в домах и квартирах» и квартуполномоченным, который избирался жильцами и отвечал за соблюдение этих правил, за оплату счетов да и в целом приглядывал за соседями.
Постепенно жители коммунальной квартиры стали привыкать к вынужденному добрососедству. Как подметила Е.С. Вентцель, «живя так долго вместе и рядом, нельзя оставаться чужими... Между соседями возникает своеобразная родственность, отнюдь не любовная, скорее сварливая, но все же родственность. Они ссорятся, оскорбляют друг друга, срывают один на другом свою нервную злобу – и все же они семья. Заболеешь – соседи купят что надо, принесут, чайник согреют».
О том же вспоминал историк Ю.Л. Бессмертный: «Хотя отношения между разными жильцами квартиры бывали неровными, в лихую годину все приходили друг другу на помощь. Это случалось не только тогда, когда кто-то заболевал. Сочувствие явственно ощущалось и в страшные дни арестов 37–38 годов. Репрессии коснулись тогда пяти из семи семей, живших в нашей квартире». Нередкими, впрочем, были и другие примеры – когда соседи доносами пытались улучшить собственные жилищные условия.
Подрастали дети коммуналок – первое поколение, которое воспринимало коллективное бытие как нечто само собой разумеющееся. Эти дети росли со сверстниками под присмотром соседей, гостили в соседских комнатах и уже не испытывали душевных мук от невозможности уединения, как их родители. Для них была нормой тесная комната с отгороженной фанерой или занавеской родительской «спальней», с продуктами, вывешенными из окна в авоське; кухня, тесно заставленная столиками с примусами; понедельная уборка мест общего пользования; часто незапертая общая дверь; длинный список жильцов с указанием, кому сколько раз звонить; чья-то няня или домработница, спящая в общем коридоре, заставленном вязанками дров, шкафами, велосипедами и тазами; лампочки и счетчики над дверью каждой комнаты и общий телефон.
Если дома пела моя мама,
замирали в кухне мясорубки.
О чужом несчастье телеграмма
прожигала всем соседям руки.
В телефон, владевший коридором,
все секреты мы орали ором
и не знали фразы церемонной:
«Это разговор не телефонный».
Нас не унижала коммунальность,
ни в жратве, ни в храпе, ни в одеже.
Деньги как-то проще занимались,
ибо коммунальны были тоже.
А завтра была война... И, как утверждает фронтовик Самойлов, «понятие о неминуемости совместной жизни, о взаимопомощи, о приспособляемости и контактности» очень помогало детям коммуналок на фронте.
Великая Отечественная привела к новому витку «уплотнений». За годы войны и немецкой оккупации страна лишилась около 70 млн кв. м жилплощади. Эвакуированные подселялись в коммунальные квартиры, а вернувшиеся домой, обнаруживали свои комнаты занятыми новыми владельцами. Эта участь постигла даже фронтовиков, несмотря на то, что жилплощадь закреплялась за ними по закону. Целым семьям приходилось годами жить в землянках и бараках – даже к началу 1952 года в бараках проживали 3 млн 758 тысяч человек, и комната в коммуналке в этих условиях была везением.
И когда пришла Победа в мае,
ко всеобщей радости и плачу, –
все пластинки, заглушив трамваи,
коммунально взвыли «Кукарачу».
Взмыли в небо каски и береты.
За столами места всем хватило.
Вся страна сдвигала табуреты,
будто коммунальная квартира.
Постепенно страна отстраивалась, огромные коммуналки сменялись благоустроенными квартирами «для заселения одной семьей». Медленно, трудно – но уходившие, казалось, в небытие коммуналки стали вспоминаться с теплотой и любовью. Злая сатира сменилась лирикой о «золотом соседстве»: вышла на экраны элегическая комедия «Покровские ворота», навсегда окутавшая коммунальный быт флером романтики, а «исход москвичей из своих ульев в личные гнезда» – светлой грустью по утерянному добрососедству, взаимовыручке, участию...
Евгений Евтушенко в 1983 году написал стихотворение «Плач по коммунальной квартире» (отрывки из которого приводятся в данной статье).
Со звериной болью поминальной
плачу по квартире коммунальной,
по ее доверчиво рисковой
двери бесцепочной, безглазковой.
Неужели я сбесился с жиру,
вспомнив коммунальную квартиру?
Не бесились мы, когда в ней жили
не на жире, а на комбижире.
Бешенство – оно пришло позднее.
Стали мы отдельней, стали злее.
Разделило, словно разжиренье,
бешенство хватанья, расширенья.
В двери вбили мы глазки дверные,
но не разглядеть в гляделки эти,
кто соседи наши по России,
кто соседи наши по планете.
Я хочу, чтоб всем всего хватило –
лишь бы мы душой не оскудели.
Дайте всем отдельные квартиры –
лишь бы души не были отдельны!
Писатель Даниил Гранин писал: «Музеи городов должны, наверное, сохранять квартиры не только великих людей, но и просто людей. Мне хотелось, чтобы сохранилась и коммунальная квартира трудных тридцатых и сороковых годов...» Сегодня музеи коммуналки есть в Санкт-Петербурге, Москве, Подольске, Иванове, Коломне, Краснокамске...
Коммунальные квартиры – явление в нашей стране и по сей день не изжитое. К примеру, в Москве на сегодняшний день около 80 тысяч коммуналок, в Петербурге, коммунальной столице России – около 100. Коммунальные квартиры имеются в крупных, средних и мелких городах России. Они постепенно расселяются и настанет время, когда коммуналка станет всего лишь воспоминанием.
История коммунальных квартир и коммунального проживания в статье:
Чагадаева, О. Коммуналка : она была и горестью, и счастьем, и судьбой для миллионов советских людей / Ольга Чагадаева. – Текст : непосредственный // Родина. – 2020. – № 4. – С. 84–87. – (Легенды Родины).
О.Ю. Фёдорова, ведущий библиограф методико-библиографического отдела Центральной библиотеки им. А.Н. Зырянова.
